МОРИА*  

О ЛЮБВИ  

В ней – лекарство для души унылой...
Жаждущим, как Божий дар, дана,
Распознавши боль, волшебной силой
Эту боль и усмирит она.

Лечит язвы от бессчетных терний,
Гонит грусть и дарит юный пыл,
Над твоей дорогою вечерней
Зажигая тысячи светил.

Знают все: иного нет приюта
В людном одиночестве, в тоске...
Вся – стремленье к голосу чьему-то,
К чьей-нибудь ласкающей руке!

Гостья сердца, как она желанна!
Но из сердца в неизбежный час
Ускользает, поздно или рано,
Не прощаясь, покидает нас.

Но однажды может к нам вернуться,
Изменив обличие свое...
Мы всю жизнь стремимся прикоснуться
К шелку царской мантии ее.

РАЗЛУКА  

Уже забылся пламеь ранний,
И на весах воспоминаний –
Вся тяжесть лет и зим,

Уже распалась вязь наитий,
Как платья свадебного нити,
Вдруг превратились в дым.

Уже легло разлуки слово,
И дверь захлопнулась сурово,
И стал родной чужим.

КОГДА  

Когда, как небо застланное тучей,
Душа тускнеет, и печали мгла,
Как будто тканью мерзлой и колючей
Меня одела, сердце обтекла,

Раскрыв астрономическую книгу,
Встречаюсь с мириадами светил.
Наш мир подобен искорке и мигу,
Но сколько тайн и он в себе вместил!

Гляжу – тигрица на телеэкране
Лань разрывает, мчатся табуны...
Загадка жизни, тайна смерти лани
Неизъяснимы, не разделены.

Растенья, звери, дерево и птица...
О, жизнь! И я – земная и твоя!
В душе – весна, и снова я – частица
Мозаики бессмертной бытия.

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ  

Зеркальное поле подобно судьбе:
Я вижу себя отраженной в себе.
И эти морщины на коже сухой –
Как верные вехи судьбины лихой.

Ах, пятна и складки... А ты хороша,
Живущая в них, молодая душа!
Мечтательный взгляд и – все те же мечты...
Душа, не сумела состариться ты!

Лицо мое жадно глядит на меня.
Знакомо и чуждо, любя и кляня...
Душа моя – с плотью моей до конца,
Но вы – не ровесницы, два близнеца!

УТРО  

Иерусалим.
Отель "Кинг Дэвид".
Вольный дух.
Открытая веранда.
Голуби воркуют, солнце греет.
Птичий хор поет не без таланта.
Край подъемный.
Дальше – даль другая.
Пальмы к небу с нежностью всегдашней
Тянутся, стоят, оберегая
Эти стены, камень древней башни.
Безмятежность.
Святость,
Много сини,
Много света
И деревьев тени.
Все – в трех измереньях на картине
Сказки, явью ставшей на мгновенье.

Словно гость незваный, чуть застыну,
И войду, отважившись, в картину...

АПОКАЛИПСИС  

О, как мы истребляем в этом веке
Красу и гордость моря и земли!
Животных губим, отравляем реки
И разумом легко пренебрегли.

Обид, и унижений, и увечий
Уже не счесть – друг друга мы гнетем!
Мы род уничтожаем человечий
И движемся погибельным путем.

Как тысячам отживших поколений,
И нам уйти однажды суждено...
Но чудо жизни, хрупкое как гений,
Исчезнув, повторится ли оно?

ЯБЛОНЕВЫЙ САД  

Манара – киббуц на границе.
Сбор яблок в громадном саду,
И солнце на них золотится,
А я мимо яблонь иду.
И вдруг замечаю: немало
Средь них недоростков, калек,
Как будто гроза их сломала
И после прошел дровосек...
И стало так жалко, убого,
И раненых яблок так много,
И многие – в шрамах, темны.

Чернеет воронка от мины...
Природа страдает невинно,
И тоже ведь – жертва войны.

СМЕРТЬ СОЛДАТА  

Ты родился и умер весною, когда
Стало тусклое небо лазурно-светло,
И холмов зацвела, запестрела гряда,
И дыханье цветенья в лугах потекло.

Ты родился и умер весной. Твой расцвет,
Как у дерева короток... Убыстрены
Эти дни и недели... Ты стал в двадцать лет
Всесожжения жертвой для отчей страны.

Ты родился и умер весною. Ты был
Весь в движенье, горяч. Устремленный вперед,
Был отважен и тверд... Но, застенчив и мил,
Все краснел ты, стыдясь материнских забот.

Ты родился и умер весною своей
С прядью смуглой на лбу. И сады отцвели...
Перевернутый мир...Хоронить сыновей
Ходят матери Обетованной Земли.

ДВЕ МАТЕРИ  

Ночь рушится на горы Иудеи,
И вот они в оцепененье сна.
На город, что темнеет, холодея,
С любовью смотрит полная луна.

Но разбудил, дохнув свежо и зябко,
Еврейку-мать осенний ветровей.
В другом квартале будят мать-арабку
Шуршанье листьев, перестук ветвей.

Закашлялся ребенок в колыбели...
Бежит еврейка к сыну – укрывать.
Другому колыбельную запели –
Арабская над ним склонилась мать.

Две женщины, одна другой так чужды,
И лишь молитвой тайно сроднены...
. Она о том, - и что другие нужды! –
Чтоб вырос сын и не было войны.

Двух матерей встревоженные лица...
Согнулись обе над сыновним сном,
И той и этой в гулкой тьме не спится,
И та и эта молят об одном.

Иерусалим.

СЫНОВЬЯ АВРААМА

И скончался Авраам...
И погребли его Исаак и Исмаил,
Сыновья его...

Бытие, 25: 8-9.

Прельщенная яркостью видов,
Под солнцем, чей пламень упрям,
Вступаю я в город Давидов
По тысячелетним камням.

Торги, закоулков ухабы,
Святыни в чаду толкотни.
Евреи вокруг и арабы,
Едва отличимы они.

Ведь здесь – Исаак с Исмаилом,
В них – семя твое, Авраам...
Пусть ненависть с гневом и пылом
Иссякнет, постылая нам!

Иерусалим, Старый город

ОЛИВА

МОИМ РОДИТЕЛЯМ  

Вы были для меня опорой,
И душу не постиг развал,
Вы были компасом, который
С дороги сбиться не давал.

Прошли года, вы постарели,
И в свете нынешнего дня
Вы словно дети в колыбели,
И вся надежда – на меня.

Вам так необходимы ныне
Знакомый мир, привычный путь!
Ведь страшно путнику в пустыне
Во мглу безвестности шагнуть.

Сулит мне время боль и рану,
Грозит разлука впереди...
Как Фауст, яростно восстану,
Мгновенью крикну: "Подожди!"

СТИХИ МОИ  

Жене сказал: Умножая, умножу скорбь
твою в беременности твоей:
в муках будешь рожать детей.

Бытие, 3:16.

Стихи мои! Вы –словно дети мои!
И в муках я вас родила.
Тревожась, держала вас за руки и
По людной дороге вела.
Строка за строкою в дорожной пыли
Мы эту дорогу, взрослея, прошли.

Стихи, вы – как дети мои! Отдаю
Вам жизнь и тревожную душу мою!
Недолго мы были одним существом,
И вот вы ушли, мы раздельно живем.

Стихи мои, дети! Как вы подросли!
На вольном просторе, открытом ветрам,
Вас кто-то полюбит в туманной дали,
В других не найдется сочувствия к вам.
Что ждет вас в грядущем, не ведает мать.
Хотела бы знать, но увы, не узнать...

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

МЕНОРА*

БУДЬ ЖИВЫМ  

Дней жестоких мрачный ад. Польша, глушь полей.
В яме пятеро сидят, затаившись в ней.
Пищи ждут. Ее сулил в полночь принести
Хуторянин-сторожил...Или он в пути?

Вот уж нет его два дня. Что-нибудь не так?
И, отчаяньем казня, наплывает мрак.
Если что случилось с ним, все погибли тут,
Все от голода умрут, жажды не снесут.

Невозможно больше ждать, замыслы плетя.
Горько обнимает мать малое дитя.
Мальчик просит пить, и нет влаги ни глотка...
Он красив, ему пять лет, а судьба тяжка!

Вот заснул он тяжело, медленно затих,
Но решение пришло в беспощадный миг.
В этой яме – только смерть, а вокруг – поля,
Ходит ветра круговерть, нивы шевеля.

О, Йохевед, ветхих дней, Моисея мать!
По волнам пришлось и ей первенца послать!
Словно Нил, течет река бесконечных нив...
Чья протянется рука, сына сохранив?

- Вот, мой первенец, твой путь! Ты теперь один,
И нельзя, чтоб кто-нибудь понял, чей ты сын.
Выживи среди чужих, только будь живым!
...Зыбь колосьев полевых льется перед ним.

ЕВРЕЙСКИЙ МАЛЬЧИК В ГЕТТО  

ОБМЕН  

По дороге из Гродно в Освенцим.
Январь, 1943

Встал поезд. Жутко, но пока все вместе,
И матери в предчувствии утрат
Спешат обнять детей... А на разъезде
Поляки безучастные стоят.

— Ой, пан, будь добрым, зачерпни водицы!
Два дня без остановки... Что с людьми!
Ты видишь, здесь — младенцы... Дай напиться!
Дай пить, за воду золото возьми!

Взял золото, и тянутся минуты...
Отходит от вагона, скрылся с глаз.
Вернется ли? И сколько в сердце смуты,
Ведь поезд может двинуться сейчас.

Вдруг возвратился с миской оловянной.
В ней талый снег. Тот, что в полях, везде...
В оконце, словно за небесной манной,
Худые руки тянутся к воде.

ПЛАНОМЕРНО  

Все с точностью непогрешимой,
Все вносится четко в тетрадь.
«Шнель! Шнель!»
Раздаются приказы,
Минуты нельзя потерять.

Все так методично... Надежду
На то, что спасителен труд,
Внушает палач и торопит:
«Шнель! Шнель!»
... И быстрее бегут.

Все вдумчиво и пунктуально.
В казенных мешках лагерей —
Одежда и обувь... «В газовню —
Шнель! Шнель! —
Заходите скорей!»

Все с четкостью невероятной,
Вершат хладнокровно дела.
Все планом предписано свыше:
«Шнель! Шнель»!
... И чернеет зола.

ВСТРЕЧА  

В лагере узнал на перекличке
Заключенный девушку одну.
Не ее ли дергал за косички?
Этот мир давно пошел ко дну...

Клетчатой косынкою увенчан
Бритый лоб той школьницы... Она,
Как и все, как толпы здешних женщин,
В грубое тряпье облачена.

Ветер... И косынка улетела,
Голая открылась голова!..
Девушка смутилась... В язвах тело,
Силы нет, но женственность жива.

ВАМ!